Потрясающий спектакль. Смотрела два раза, это не предел. Всем советую еще раз окунуться в историю не только Саломеи, но и ее автора.

Мне 30 лет, 08.01.2016 была на спектакле" Саломея" понравилось все, но идти надо подготовленной хотя бы прочитать про Соломею. Спектакль не для простого ума. Пишут плохие отзывы люди с плохим образованием

Спектакль очень понравился,игра актеров бесподобна!

Все имеет право на существование. Но после просмотра этого спектакля надо обязательно идти в храм и молиться о прощении греха (просмотр этого действа).

18.10.2015 ходили на спектакль "Саломея" Романа Виктюка. Сюжет произведения нам хорошо знаком, так как любим слушать одноименную оперу Рихарда Штрауса. Но то что увидели на сцене, это просто ужас, мерзость. Такое произведение так испохабить.. Не советую ходить, т.к. уже сразу будете смотреть на выход, но к сожалению антракта нет и придется терпеть эту неприкрытую рекламу разврата и гомосексуализма в течении 2 - х часов.....

июля 2015. «Саломеей» вчера закрыл сезон Театр Романа Виктюка. Вроде вот стандартные сухие слова – для «непуганых пейзан» )) А для тех, кто знает, кто причастен, – за каждым – своя собственная история. Помимо истории отечественного театра двух веков. 17 лет идет спектакль – ровно на год больше, чем я имею счастье быть причастной Чуду этого театра и этого режиссера. Так получилось, что с этим спектаклем мы «параллелимся» очень давно – разные составы актеров, разная окраска – энергетическая и смысловая – спектакля, разное – мое лично – восприятие и внутреннее состояние. Взрослеет спектакль, взрослею и я (пишу лично и через себя, поэтому этого местоимения много до неприличия, простите). Через «Саломею» можно отслеживать собственное взросление – говорю совершенно серьезно. Через восприятие материала – пьесы «Саломея» и «дневников» ее автора. Через то, как именно глубоко чувствуешь эту «запараллеленность» пьесы с жизнью Уайльда – реальной и виртуозно прописанной Виктюком. Через сопереживание – в разные годы – конкретным героям. Через то, как отдается в тебе боль и красота спектакля (больше внутренних шрамов – острее чувствуешь). Через то, как с каждым годом все сильнее начинаешь ценить чистоту и нежность, соседство которых с абсолютным демонизмом в одном спектакле не пугает. «Саломея» для меня сейчас – это концентрированная нежность (да, сейчас в наушниках Мэнсон сменился Шопеном:). То, чем начинается и чем заканчивается любимый спектакль. То, чего так не хватает сейчас этому миру. То, что так давно и так упорно пытается показать и подарить этому миру мой прекрасный Мастер (я не училась у него на курсе в ГИТИСе, но, по сути, он является одним из моих главных театральных мастеров, которые определили дальнейший путь. Поэтому с полным правом называю и Мастером, и Учителем. И называть всегда буду). Слова, определяющие всю постановку и звучащие дважды – слова из письма Оскара Уайльда – Бози. «Я удивляюсь – как, ну как твои губы равно созданы для песен и поцелуев? Ты – единственное мое божество, которого я….жажду…». Декларация нежности. Концентрация нежности. Очищающий универсум (да-да, именно в том глобальном понимании, которое дает Википедия (бггг), не ради умного словца)). Поражает до слез то, что все они, как один, декларируют – Игру. Маски. Театральность. А по факту – более НАСТОЯЩЕЕ и уязвимое/незащищенное - сложно себе представить… И есть еще вторая сторона у всей этой истории. То, что происходит именно сейчас, в настоящий (а именно – после работы над «Федрой») момент с абсолютным большинством спектаклей театра. Спектакли трансформируются на глазах. Шаманство, выпущенное на – теперь уже максимально полную – свободу, уже работает само по себе. Внутри артистов, внутри постановок (артисты чувствуют то же – вчерашний разговор с Дмитрием Бозиным мне это стопроцентно подтвердил – оказалось, что ощущаем одно в этой трансформации, - значит, ощущение не ошибочно). Спектакли – и «Саломея», в частности, все больше становятся историями из жизни НЕ людей. НАД-мирными, демоническими, шаманскими историями. Не хотелось бы впадать в пафос и устраивать «глобальную демонизацию Театра Виктюка», но…поверьте на слово и посмотрите/почувствуйте сами. Я не понимаю, как они это делают. И не должна понимать - категорически. Смею утверждать, что и сами они далеко не всегда понимают, КАК они это делают. Потому, что их, как и их гениального Мастера, ведут какие-то силы из иных миров. И в этом смысле становится даже немного жутковато, потому, что спектакль явно и целенаправленно движется во что-то конкретное, но, кажется, неизвестное даже самому Виктюку, ибо подчиняется уже чему-то, что разум человеческий пока понять не может. Саломея Дмитрия Бозина с каждым разом становится все менее человеком и все больше драконом/демоном. И, по его словам, он сам далеко не всегда знает, куда эта «стерва» его заведет)) Думаю, отчасти поэтому, кстати, изменился один конкретный момент в его роли – раньше после завершения танца «семи покрывал» – танца не то, что не женского, а даже не человеческого («Антихрист суперстар» Мэрилина Мэнсона!) – его Саломея за долю секунды становилась человеком снова (нездешнее ядовитое существо надевало маску, надо думать) – извечно женским движением поправляя волосы, смотрясь в клинок меча, как в зеркало. Сейчас этого нет – слишком очевиден стал демон «Саломея», чтобы носить маску и пытаться скрыть свою истинную сущность. Играть в перерождения уже не требуется. Людмила Погорелова. Собственно, больше ничего можно было и не говорить)) В этом исключительно мужском составе, пожалуй, только она и может энергетически выжить. С ее уникальной – вне-гендерной – силой, способностью к трансформациям и путешествиям в иные миры. С умением дать трагедию (леди Уайльд) и иронию над собой же (Иродиада) – одновременно. А ее Иродиада, кстати, тоже ведь не женщина и не человек – змея, дракон – в более нежном, все-таки, женском обличье. Ирода/Уайльда Александра Дзюбы я приняла не сразу, скажу честно. Ирод-Уайльд Николая Добрынина стал «первой любовью» в этом спектакле – видимо, поэтому. Сейчас – поражаюсь новым краскам в артисте все больше. Если говорить сухой терминологией, то роль «переживания» здесь играет именно Дзюба. И этот контраст – с общей формой – спектакля, существования остальных на сцене, изначальной задумки режиссера – дает уникальную гармонию. Иоканаан/Роберт Росс Ивана Никульчи. Все-таки, в первую и основную очередь – Иоканаан. Ожившая фреска. Скульптура. С каждым годом и каждой ролью Ваня убеждает всё больше и поражает работой и изменением – роли, себя, наполнения (а оно очень видно и важно). Палитра образов становится контрастнее – от Иоканаана до Шевалье/Азазелло и др. – километры (нервных волокон, мыслей, внутренних путешествий). Наблюдаю за ним давно - и изначально не очень «принимала» артиста. Тем радостнее видеть то, что вижу сейчас. Помню Иоканаана Фархада. Помню то, что говорила и думала – для меня он был холодным. Само собой, что рвать страсти в этой роли категорически противопоказано. НО. В прежнем Иоканаане Фархада я не чувствовала наполнения – того, что всегда и везде ищу. Здесь у Вани оно есть. За внешней сдержанностью – огромная внутренняя сила. То, что держит Иоканаана – здесь, в настоящий момент рядом с Саломеей (не держит рядом, а удерживает, не давая сорваться – ибо его крик «ты проклята, Саломея» - не срыв тоже), держит вообще – всегда. Напряжение и сила внутри – за строгостью снаружи. Чтобы это не просто изобразить, а убедить зрителя (и тем более, вредного критика, ха-ха!)), необходима работа, развитие, впитывание в себя всего по-максимуму – ощущений, опыта, эмоций... Это видно – и за это спасибо искреннее. А теперь – финал (почти поклоны «по Виктюку»). «Слова моей Саломеи подобны чистому роднику – омоем наши усталые ноги. Саломея. Дочь Иродиады, танцуй для меня». Шопен. Бози укрывает голову Оскара белым плащом. Склоняется к нему и замирает. Тишина. Долгая. Иииииииииииии!......... Ваш выход, Маэстро. ---------------------- И текст от июля 2014 года. На самом деле, это довольно опасно – после многолетнего перерыва идти на любимый спектакль, который знаешь, если не с момента его рождения, то с его театрального «детства» уж точно. Не совсем понимаешь, чего ожидать, предугадать сложно – что произошло с ним за эти годы? Но всё равно ждешь с нетерпением. Как родного и любимого человека, с которым не виделся много лет. Каким он будет? Постарел? Изменился? Или заиграл новыми гранями – новыми, но такими же – с первого взгляда для тебя родными, как и всё, что ты знаешь о нём уже. Увидишь ли ты эти подчас неуловимые изменения родного лица непривычными – или примешь сразу же как данность и как своё… Вопрос! Хотя, в данном случае, вопрос получился риторическим. Конечно же, сразу и с первого взгляда – своё, родное. Начиная с бердслеевской модерновости декораций на затемненной сцене перед началом. Со сцены суда над Уайльдом, которой начинается спектакль. Это, кстати, – моя отдельная радость – филигранные переплетения текста любимой пьесы с жизнью ее автора, с его же – другими произведениями – Балладой Рэдингской тюрьмы и De profundis. Параллели, которые, может, и лежали на поверхности, но гений режиссера превратил их в совершенно новый уникальный текст – текст не только словесный. Текст визуальный, музыкальный, пластический… Текст всего этого Чуда под названием «Саломея. Странные игры Оскара Уайльда». Для меня каждый просмотр любимого спектакля – это не только открытия в ткани спектакля, но и новые открытия в себе. И этот просмотр «Саломеи» - после долгого перерыва – открыл во мне – для меня же - …взрослость, что л… Раньше я видела этот спектакль очень бОльным. Там ведь и правда в каких-то моментах отчаяние просто зашкаливает. И внутренний «боле-метр» шкалит на предельных показателях. Роман Григорьич вообще любит пограничные эмоциональные состояния. И именно их я раньше максимально ловила. Не скажу, что это не «ловится» сейчас. Конечно, оно есть, и, конечно, всеми своими обостренными чувствами я это впитываю тоже. НО. В первую очередь сейчас «ловится» другое. Вчера были два часа абсолютного чистейшего наслаждения. Причем, в отличие от «раньше» - наслаждения не «эмоционально-мазохистского»)) – а именно в его чистом виде. Когда смотришь, затаив дыхание, и впитываешь, пропускаешь через себя этот чистейший эликсир Прекрасного (да, я использую превосходные степени, когда речь идет о любимом – терпите!))). Прекрасного, в котором сочетается всё – любимый автор, любимая пьеса, любимый художник, в стиле которого сделаны декорации и часть костюмов, очень точный музыкальный текст, один из самых любимых режиссеров, великолепные актеры… Редко, когда ТАК полно. Бозин-Саломея вчера потряс. Играя этот спектакль более 15-ти лет, он все еще продолжает находить новые грани, наделять ими своего героя/героиню. За одно это – браво! Я никогда не была его поклонницей, признавая при этом его актерский талант. Но вчера это действительно было что-то, удивившее даже меня, столько раз видевшую его на сцене. Саломея вчера была так….ядовита… Как может быть ядовита самая прекраснейшая из орхидей, притягивающая своей красотой и одновременно таящая в себе смерть. Невинность царевны сменилась откровенным пониманием своей притягательности и почти пугающей женской (???))) силы, хищностью – и от этого совершенно новые краски и акценты. Это было и раньше, но в такой концентрации - непривычно и прекрасно. В целом же… в целом «Саломея» осталась таким же великолепным гимном Любви, каким она была всегда – с самого начала. И каким она останется, надеюсь, до самого конца – который – опять же, надеюсь, будет нескоро. Кстати…через столько лет даже это «читается» немного по-другому. И финальные Уайльдовские слова к Альфреду Дугласу вызывают теперь не слёзы, как много лет назад, а свет и покой. Свет и нежность. А так и должно быть – forever and ever. «Единственная моя радость – видеть тебя счастливым и свободным. Я удивляюсь – как, ну как твои губы равно созданы для песен и поцелуев? Ты – единственное моё божество, которого я…жажду». А потом…потом, после поклонов, как и много лет назад – ожидаемо! - погаснет свет. А когда снова станет светло, на сцене будет давно знакомая картина – ряд красных стульев, на одном из которых сидит Роман Виктюк и молча вглядывается в рукоплещущий зал. Пусть это повторяется как можно дольше, хорошо?

31 июля 2015. «Саломеей» вчера закрыл сезон Театр Романа Виктюка. Вроде вот стандартные сухие слова – для «непуганых пейзан» )) А для тех, кто знает, кто причастен, – за каждым – своя собственная история. Помимо истории отечественного театра двух веков. 17 лет идет спектакль – ровно на год больше, чем я имею счастье быть причастной Чуду этого театра и этого режиссера. Так получилось, что с этим спектаклем мы «параллелимся» очень давно – разные составы актеров, разная окраска – энергетическая и смысловая – спектакля, разное – мое лично – восприятие и внутреннее состояние. Взрослеет спектакль, взрослею и я (пишу лично и через себя, поэтому этого местоимения много до неприличия, простите). Через «Саломею» можно отслеживать собственное взросление – говорю совершенно серьезно. Через восприятие материала – пьесы «Саломея» и «дневников» ее автора. Через то, как именно глубоко чувствуешь эту «запараллеленность» пьесы с жизнью Уайльда – реальной и виртуозно прописанной Виктюком. Через сопереживание – в разные годы – конкретным героям. Через то, как отдается в тебе боль и красота спектакля (больше внутренних шрамов – острее чувствуешь). Через то, как с каждым годом все сильнее начинаешь ценить чистоту и нежность, соседство которых с абсолютным демонизмом в одном спектакле не пугает. «Саломея» для меня сейчас – это концентрированная нежность (да, сейчас в наушниках Мэнсон сменился Шопеном:). То, чем начинается и чем заканчивается любимый спектакль. То, чего так не хватает сейчас этому миру. То, что так давно и так упорно пытается показать и подарить этому миру мой прекрасный Мастер (я не училась у него на курсе в ГИТИСе, но, по сути, он является одним из моих главных театральных мастеров, которые определили дальнейший путь. Поэтому с полным правом называю и Мастером, и Учителем. И называть всегда буду). Слова, определяющие всю постановку и звучащие дважды – слова из письма Оскара Уайльда – Бози. «Я удивляюсь – как, ну как твои губы равно созданы для песен и поцелуев? Ты – единственное мое божество, которого я….жажду…». Декларация нежности. Концентрация нежности. Очищающий универсум (да-да, именно в том глобальном понимании, которое дает Википедия (бггг), не ради умного словца)). Поражает до слез то, что все они, как один, декларируют – Игру. Маски. Театральность. А по факту – более НАСТОЯЩЕЕ и уязвимое/незащищенное - сложно себе представить… И есть еще вторая сторона у всей этой истории. То, что происходит именно сейчас, в настоящий (а именно – после работы над «Федрой») момент с абсолютным большинством спектаклей театра. Спектакли трансформируются на глазах. Шаманство, выпущенное на – теперь уже максимально полную – свободу, уже работает само по себе. Внутри артистов, внутри постановок (артисты чувствуют то же – вчерашний разговор с Дмитрием Бозиным мне это стопроцентно подтвердил – оказалось, что ощущаем одно в этой трансформации, - значит, ощущение не ошибочно). Спектакли – и «Саломея», в частности, все больше становятся историями из жизни НЕ людей. НАД-мирными, демоническими, шаманскими историями. Не хотелось бы впадать в пафос и устраивать «глобальную демонизацию Театра Виктюка», но…поверьте на слово и посмотрите/почувствуйте сами. Я не понимаю, как они это делают. И не должна понимать - категорически. Смею утверждать, что и сами они далеко не всегда понимают, КАК они это делают. Потому, что их, как и их гениального Мастера, ведут какие-то силы из иных миров. И в этом смысле становится даже немного жутковато, потому, что спектакль явно и целенаправленно движется во что-то конкретное, но, кажется, неизвестное даже самому Виктюку, ибо подчиняется уже чему-то, что разум человеческий пока понять не может. Саломея Дмитрия Бозина с каждым разом становится все менее человеком и все больше драконом/демоном. И, по его словам, он сам далеко не всегда знает, куда эта «стерва» его заведет)) Думаю, отчасти поэтому, кстати, изменился один конкретный момент в его роли – раньше после завершения танца «семи покрывал» – танца не то, что не женского, а даже не человеческого («Антихрист суперстар» Мэрилина Мэнсона!) – его Саломея за долю секунды становилась человеком снова (нездешнее ядовитое существо надевало маску, надо думать) – извечно женским движением поправляя волосы, смотрясь в клинок меча, как в зеркало. Сейчас этого нет – слишком очевиден стал демон «Саломея», чтобы носить маску и пытаться скрыть свою истинную сущность. Играть в перерождения уже не требуется. Людмила Погорелова. Собственно, больше ничего можно было и не говорить)) В этом исключительно мужском составе, пожалуй, только она и может энергетически выжить. С ее уникальной – вне-гендерной – силой, способностью к трансформациям и путешествиям в иные миры. С умением дать трагедию (леди Уайльд) и иронию над собой же (Иродиада) – одновременно. А ее Иродиада, кстати, тоже ведь не женщина и не человек – змея, дракон – в более нежном, все-таки, женском обличье. Ирода/Уайльда Александра Дзюбы я приняла не сразу, скажу честно. Ирод-Уайльд Николая Добрынина стал «первой любовью» в этом спектакле – видимо, поэтому. Сейчас – поражаюсь новым краскам в артисте все больше. Если говорить сухой терминологией, то роль «переживания» здесь играет именно Дзюба. И этот контраст – с общей формой – спектакля, существования остальных на сцене, изначальной задумки режиссера – дает уникальную гармонию. Иоканаан/Роберт Росс Ивана Никульчи. Все-таки, в первую и основную очередь – Иоканаан. Ожившая фреска. Скульптура. С каждым годом и каждой ролью Ваня убеждает всё больше и поражает работой и изменением – роли, себя, наполнения (а оно очень видно и важно). Палитра образов становится контрастнее – от Иоканаана до Шевалье/Азазелло и др. – километры (нервных волокон, мыслей, внутренних путешествий). Наблюдаю за ним давно - и изначально не очень «принимала» артиста. Тем радостнее видеть то, что вижу сейчас. Помню Иоканаана Фархада. Помню то, что говорила и думала – для меня он был холодным. Само собой, что рвать страсти в этой роли категорически противопоказано. НО. В прежнем Иоканаане Фархада я не чувствовала наполнения – того, что всегда и везде ищу. Здесь у Вани оно есть. За внешней сдержанностью – огромная внутренняя сила. То, что держит Иоканаана – здесь, в настоящий момент рядом с Саломеей (не держит рядом, а удерживает, не давая сорваться – ибо его крик «ты проклята, Саломея» - не срыв тоже), держит вообще – всегда. Напряжение и сила внутри – за строгостью снаружи. Чтобы это не просто изобразить, а убедить зрителя (и тем более, вредного критика, ха-ха!)), необходима работа, развитие, впитывание в себя всего по-максимуму – ощущений, опыта, эмоций... Это видно – и за это спасибо искреннее. А теперь – финал (почти поклоны «по Виктюку»). «Слова моей Саломеи подобны чистому роднику – омоем наши усталые ноги. Саломея. Дочь Иродиады, танцуй для меня». Шопен. Бози укрывает голову Оскара белым плащом. Склоняется к нему и замирает. Тишина. Долгая. Иииииииииииии!......... Ваш выход, Маэстро. ---------------------- И текст от июля 2014 года. На самом деле, это довольно опасно – после многолетнего перерыва идти на любимый спектакль, который знаешь, если не с момента его рождения, то с его театрального «детства» уж точно. Не совсем понимаешь, чего ожидать, предугадать сложно – что произошло с ним за эти годы? Но всё равно ждешь с нетерпением. Как родного и любимого человека, с которым не виделся много лет. Каким он будет? Постарел? Изменился? Или заиграл новыми гранями – новыми, но такими же – с первого взгляда для тебя родными, как и всё, что ты знаешь о нём уже. Увидишь ли ты эти подчас неуловимые изменения родного лица непривычными – или примешь сразу же как данность и как своё… Вопрос! Хотя, в данном случае, вопрос получился риторическим. Конечно же, сразу и с первого взгляда – своё, родное. Начиная с бердслеевской модерновости декораций на затемненной сцене перед началом. Со сцены суда над Уайльдом, которой начинается спектакль. Это, кстати, – моя отдельная радость – филигранные переплетения текста любимой пьесы с жизнью ее автора, с его же – другими произведениями – Балладой Рэдингской тюрьмы и De profundis. Параллели, которые, может, и лежали на поверхности, но гений режиссера превратил их в совершенно новый уникальный текст – текст не только словесный. Текст визуальный, музыкальный, пластический… Текст всего этого Чуда под названием «Саломея. Странные игры Оскара Уайльда». Для меня каждый просмотр любимого спектакля – это не только открытия в ткани спектакля, но и новые открытия в себе. И этот просмотр «Саломеи» - после долгого перерыва – открыл во мне – для меня же - …взрослость, что л… Раньше я видела этот спектакль очень бОльным. Там ведь и правда в каких-то моментах отчаяние просто зашкаливает. И внутренний «боле-метр» шкалит на предельных показателях. Роман Григорьич вообще любит пограничные эмоциональные состояния. И именно их я раньше максимально ловила. Не скажу, что это не «ловится» сейчас. Конечно, оно есть, и, конечно, всеми своими обостренными чувствами я это впитываю тоже. НО. В первую очередь сейчас «ловится» другое. Вчера были два часа абсолютного чистейшего наслаждения. Причем, в отличие от «раньше» - наслаждения не «эмоционально-мазохистского»)) – а именно в его чистом виде. Когда смотришь, затаив дыхание, и впитываешь, пропускаешь через себя этот чистейший эликсир Прекрасного (да, я использую превосходные степени, когда речь идет о любимом – терпите!))). Прекрасного, в котором сочетается всё – любимый автор, любимая пьеса, любимый художник, в стиле которого сделаны декорации и часть костюмов, очень точный музыкальный текст, один из самых любимых режиссеров, великолепные актеры… Редко, когда ТАК полно. Бозин-Саломея вчера потряс. Играя этот спектакль более 15-ти лет, он все еще продолжает находить новые грани, наделять ими своего героя/героиню. За одно это – браво! Я никогда не была его поклонницей, признавая при этом его актерский талант. Но вчера это действительно было что-то, удивившее даже меня, столько раз видевшую его на сцене. Саломея вчера была так….ядовита… Как может быть ядовита самая прекраснейшая из орхидей, притягивающая своей красотой и одновременно таящая в себе смерть. Невинность царевны сменилась откровенным пониманием своей притягательности и почти пугающей женской (???))) силы, хищностью – и от этого совершенно новые краски и акценты. Это было и раньше, но в такой концентрации - непривычно и прекрасно. В целом же… в целом «Саломея» осталась таким же великолепным гимном Любви, каким она была всегда – с самого начала. И каким она останется, надеюсь, до самого конца – который – опять же, надеюсь, будет нескоро. Кстати…через столько лет даже это «читается» немного по-другому. И финальные Уайльдовские слова к Альфреду Дугласу вызывают теперь не слёзы, как много лет назад, а свет и покой. Свет и нежность. А так и должно быть – forever and ever. «Единственная моя радость – видеть тебя счастливым и свободным. Я удивляюсь – как, ну как твои губы равно созданы для песен и поцелуев? Ты – единственное моё божество, которого я…жажду». А потом…потом, после поклонов, как и много лет назад – ожидаемо! - погаснет свет. А когда снова станет светло, на сцене будет давно знакомая картина – ряд красных стульев, на одном из которых сидит Роман Виктюк и молча вглядывается в рукоплещущий зал. Пусть это повторяется как можно дольше, хорошо?

Этот театр не для всех. Я приняла и "влюбилась", посмотрев Служанок.Теперь Соломея. Необычно, безусловно талантлтво, мегасекси (чего уж таить,есть на что посмотреть женской половине). Виктюк 50 на 50 не разменивается. Либо восторженные аплодисменты, либо отвращение и неприятие.

Театр Киноактера. 13 мая.Третий спектакль Виктюка, который я посмотрел в этом театральном сезоне. Про Служанки я уже писал, о Нездешнем саде еще напишу.Саломея - хорошая добротная работа. Да, местами занудна. Да, обилие черно-красных цветов на сцене несколько угнетает. Согласен, Бозин - уже не мальчик.Однако, мастерство не пропьешь.Не знаю, с чем это конкретно связано, но после посещения спектаклей театра Виктюка у меня всегда хорошее настроение. Музыка, пластика восхитительны. Наверное, я тщательно выбираю ту вещь, на которую иду. И мои ожидания не оказываются разбитыми.Скажем, мне не нравится керлинг, я его не понимаю и знать не хочу. Мне не приходит в голову притащиться на соревнования по этому непонятному для меня виду спорта, а потом выливать недовольство собой, игроками и правилами игры на страницах специализированных ресурсов. Почему же это происходит с театром Виктюка?Не нравится - не смотрите, не вкусно - не ешьте. Зачем портить аппетит другим? Да еще писать заведомую чушь.Еще раз напомню, я не поклонник Виктюка, есть места, где я чувствую себя гораздо уютнее, но зачем называть белое черным? Искать чернуху и пошлость там, где ее нет?Смело могу рекомендовать Служанок, Саломею и Нездешний сад и любому зрителю, способному не только созерцать, но и думать. Наличие интеллекта приветствуется.)

"Саломея" Романа Виктюка это спектакль-откровение. Пример того, каким должен быть настоящий театр. Здесь все - декорации, музыка, гипнотические интонации и движения, глаза - подчинены одной цели и сливаются в единое целое. То, что называется "спектакль"! Зал стоя аплодирует мастеру! Браво.