В восторге от спектакля! Уверена, это один из лучших на Таганке! Советую для семейного просмотра, очень оригинально, увлекательно и стремительно! Прекрасный артист Тимур Бадалбейли как всегда на высоте! Он – настоящая звезда театра!

Смотрели на одном дыхании! Люблю Таганку!

самый худший спетакль,какой я видела! это не классика,а цирк. Игра артистов отвратитетельна!!!

Прекрасный спектакль!!! С юмором, с песнями, простые,но креативные. Единственное сильно сократили текст, добавили немного своего - Таганка себя оправдывает. Если вы хотите хорошо провести вечер, то сходите на этот спектакль.

Тонкий и ироничный спектакль. Светлые легкие декорации и костюмы усиливают это ощущение, рифмуются с ним, хотя очень не нравятся любителям псевдореалистичного театра. Театральная публика до сих пор плохо воспринимает условность. Много нового в пьесу привнесли актеры - Софья у Елизаветы Высоцкой получается холодноватая, что подчеркивает ее ум. То, как Дмитрий Высоцкий интерпретирует образ Репетилова, заставляет вообще заметить этого персонажа. Ну и спектакль просто очень красив - через свет показано, как проходит день, от простого желтого света прожекторов, вечером - к красно-синему, а ночью в темноте ходят огни, и в сочетании с полупрозрачностью декораций и нарядов, с зеркалами в глубине сцены это все take your breath away. Не обходится без любимовского хулиганства, без тонкой современной шутки, и смотрится на одном дыхании.

Мне понравилось. Спектакль, конечно, нестандартный, но это ведь Таганка - у них всегда так, за это я этот театр и люблю. А в самом представлении, на мой взгляд, замысел Грибоедова воплотился просто отлично!

Советую всем сходить. Ведь отзывы отзывами, а мнение и взгляд каждого - уникальны. По-своему уникален и этот спектакль. Из героев очень понравился Чацкий.

Отвратительная пародия на Грибоедова. И куда смотри худрук театра. Это ж надо было так испохабить классику?!!!

Простите мне мою прямоту, но спектакль получился о глупости и выглядел он глуповато. Как мне показалось, замысел постановки - насмешка над всеми скалозубами, софьями, молчалиными, чацкими и всеми всеми персонажами, однако, результат получился довольно странный. Возможно зрителю и показали "кривое зеркало": суфлерство Горича, ужимки Лизы, порхание Лизы, которое заканчивается тяжелой поступью и разоблачением Молчалина, но все это было очень безыскусно и небрежно. Глядя на нестройность игры и постановки, невольно спрашиваешь себя: "Когда же конец спектакля?"

Начну, как водится, с описания декораций – в сегодняшнем случае это были длинные узкие белые полотнища, свисающие из-под потолка и могущие быть подвинутыми как вручную, так и автоматически, точнее говоря – много, очень много таких полотнищ, и первой моей мыслью было, что создатели спектакля решили поиграть со зрителями в театр теней – ибо тени эти, маленькие и большие, отбрасывали на эти полотнища и те, кто находился перед ними, и те, кто находился за ними. Да, оригинально, но когда больше ничего на сцене нет, не считая прозрачных пластиков стульев и столиков, а так же ресторанных металлических тележек для перевозки шампанского, создаётся впечатление убогости. Ну а когда из-за этих импровизированных штор появились Софья (Левашова) и Лиза (Нечитайло) в балетных пачках и на пуантах, а там и слуги в карикатурных фраках, у меня родилась и вторая мысль: я ошиблась залом и лицезрею не Горе от ума, а Щелкунчика или Стойкого оловянного солдатика, и передо мной в бумажном домике оживают фарфоровые балерины и смешные деревянные человечки. Однако это действительно было Горе от ума, вот только бал в нём начался ещё до первых реплик, чтобы не закончиться уже никогда: помимо Софьи и Лизы беспрестанно танцевала ещё и обширная «массовка», отчасти состоящая из некоторых гостей бала. Было осуществлено даже несколько попыток пропеть стихи Грибоедова, и у Фамусова (Антипов) это больше напоминало ритмическую художественную декламацию (этакий рэп позапрошлого века, прости Господи), а у Софьи – оперную арию (вокал неплох, не спорю, но всё-таки это спектакль, а не мюзикл); Скалозуб (Рыжиков), просто копия нашего физрука (и лицо, и причёска, и усы, и рост, и голос – всё идентично, перепутать можно), предстающий этаким выжившим из ума казачьим атаманом Белой гвардии, вполне брутально рычал песни на стихи Дениса Давыдова (вот уж не знала, что Скалозуб такой патриот, чтоб Эскадрон гусар летучих наизусть знать), но овации грохнули только тогда, когда из-за сцены зазвучала попса про «Москва – звенят колокола» и далее в том же духе, и актёры начали ей подпевать. Для чего был устроен весь этот балаган, я сначала плохо поняла – на мой вкус, песнями и плясками можно развлечь и завлечь только детей, а взрослым людям это рано или поздно надоедает; однако потом я поняла: музыка (которая вся, кроме вальса на музыку самого Грибоедова, услышанного мною впервые ещё на Покровке и там же и полюбившегося, была совершенно не в тему), предназначалось для того, чтобы попытаться отвлечь зрителей от текста. А текст в этом спектакле играл роль совершенно второстепенную – его читали, быстрым шагом прогуливаясь из одного края сцены в другой, забывали и вынуждены были пользоваться хорошо слышными в зале подсказками суфлёра, причём Чацкий (Бадалбейли) даже вступал с ним в дискуссию, коверкали (так, французские книги превратились в английские), переставляли слова местами, так что стихотворные строки переставали рифмоваться (например, вместо «меня разлюбит, как его» прозвучало «разлюбит и меня»), и прерывали монологи и реплики на середине, так что у меня возникала стойкая ассоциация с прочитанными мною статьями о цензурных вымарках в первых изданиях Горя от ума, не позволявших всему тексту комедии звучать со сцены. Когда же какую-нибудь ключевую фразу надо было подчеркнуть особо, делалось это отнюдь не интонацией или жестами, а изменением освещения; так же за Чацким важные реплики иногда повторял хор из «массовки», иногда герои подходили к лампам, закреплённым по углам сцены перед золотыми зонтами, включали их и направляли на себя, а иногда использовалось эхо, откликающееся на слова, произнесённые громче обычного. Теперь о Чацком – самом оригинальном элементе сего действа: здесь он – лысый, слегка небритый очкарик, мягко говоря, немолодой, вполне годящийся Фамусову в младшие братья, а Софье, соответственно, в дядюшки, да и поучает он её совсем как старший родственник, а отнюдь не как друг детства. И, как зрелый, состоявшийся мужчина, а не идейный юноша, он обладает спокойным, нордическим характером, его ничто не волнует, ничто не способно вывести из себя, ну а чтоб его с ума свести, определённо понадобились бы титанические усилия; Софью он, естественно, не любит, а в «фамусовском обществе» пребывает на правах стороннего наблюдателя, этакого «ревизора», который под занавес явно делает неутешительный вывод, что попал в «страну дураков», и принимает решение покинуть Москву. И вообще он мне здесь показался, как и в постановке Малого театра, иностранцем – но если там он мне напомнил выходца с каких-нибудь Минеральных вод, то здесь он больше смахивал на немца – даже по манере одеваться, или даже скорее на русского дипломата, проживающего в Европе и заехавшего на родные просторы вспомнить детство, проведённое в доме Фамусова. Что же до гостей, которых я всегда так люблю разглядывать, то здесь разглядывать особо было нечего: единственными приятными лицами там (да и во всём, пожалуй, спектакле) были обаятельнейшая арапка (Гату Жозефина) и собачка (её роль исполняла плюшевая игрушка), принадлежавшие графине Хлёстовой (Сидоренко). А вот если мне когда-нибудь приснится тамошний князь Тугоуховский (Межевич), я проснусь седой: это нечто с замотанной напомаженной марлей головой больше всего напоминало второе пришествие Франкенштейна, и когда оно играло на гитаре и свистело, и тем паче когда издавало нечленораздельные звуки. Но самое интересное лицо в спектакле – это, несомненно, суфлёр (Ардашев): он начал с исполнения ролей покойника и дирижёра, а закончил перевоплощением в Платона Михайловича, причём и он забывал слова, когда находился на сцене, а не в своей будке. Короче говоря, всю пьесу уместили в полуторачасовое шоу смешанного жанра, причём пожертвовали при этом не чем-нибудь, а важнейшим монологом «А судьи кто?» - вернее, Чацкий произнёс эту строчку, да так ею и ограничился, не то реально забыв, что там дальше, не то решив, что это посмешит зал (и они с частью зала действительно немного посмеялись над этим фактом). И за эти полтора часа спектакль умудрился утомить меня не хуже какой-нибудь трёхчасовой лекции на непонятную и неинтересную мне тему! Ходить или нет на него – надеюсь, вы уже поняли. 05.05.2008 Комментировать рецензию