Как легок Чехов в той литературной форме, по которой мы его знаем. Казалось бы,- всего лишь описание нравов и быта. И режиссер нашел такую же элегантную форму для своего спектакля. Вроде ясен его текст, буквально, если бы не те странные фразы-вставки, которые герои периодически произносят как бы невзначай. Фразы несвязанные с текущим контекстом повествования, останавливающие его, но, не прерывающие, скорее приостанавливающие, такие мягкие, задумчивые, (особенно когда представляешь произносящего их героя произведения, или наблюдаешь артиста в постановке), дающие шанс выскочить за кажущиеся банальными темы и обороты текста: «… какое странно синее море…». Первой произносит подобную фразу героиня и Чехов вводит ожидаемую реакцию главного героя – «…что? А?...». Это понятный пропуск внимания, что создается впечатление, будто человек на миг вываливается из сна, но дальше снова продолжает существование, а с ним и роман с героиней, - в каком-то забытии. И эта тема несколько оттеняется постановкой сцены, где главному герою действительно снится его приятель. Взялся бы Антон Павлович за писательство, если бы буквальный смысл текстов, вытачивание фраз были бы целью его труда? Нет конечно, к тому же основным родом его занятий было врачевание (или я ошибаюсь?), а к сочинительству налицо двоякое отношение,- с одной стороны – работа, с другой – отсутствие восприятия его всерьез. У него ведь не зря главный герой (и остальные) со странным постоянством, (но обернутым в соответствующую форму - привычки) произносит: «..и так далее, и тому подобное…». Здесь проявляется какая-то самоирония автора,- ну да, можно еще чего написать, и, одновременно, принижение значимости текста (ведь текст, законченный – это самостоятельная реальность, которую мы интерпретируем, в том числе и через эту постановку Анатолия Праудина). Получается произведение без лишнего пафоса и как форма, через которую автор воссоздает себя, собирает, проживает эти знакомые для него ситуации. Как помните, повествование заканчивается «заклинаниями» героини: «..ну, придумай что-нибудь, что дальше делать-то…»,- финал, который связывается с упомянутыми фразами-вставками, разбросанными по всему тексту, высвечивая возможность для других ситуаций, а значит других жизней, других героев, для этих героев – быть другими, что буквально не реализуется в тексте, как и в спектакле, но намекает на это, и, что не менее важно, опрокидывает бытописание, серьезное отношение к сюжету, а значит и к самим себе.

Перечитав перед походом на эту постановку рассказ Чехова, да и до этого уже видев инсценировку этого произведения у меня было совершенно определенное представление о том, что же я увижу на сцене, и какими средствами все будет донесено до зрителя. Ан-нет. Опять ошиблась. На самом деле, поначалу выбеленные доски сцены и арбузы по углам сулят зрителю легкую историю о курортном романе, что-то романтичное и при этом не заставляющее особо вдумываться в содержание. Вопреки ожиданиям, смотрится спектакль тяжело, никакой романтики и вселенской любви, в привычном выражении этих чувств, на сцене вы не увидите. В основном это эмоциональное перевоплощение Гурова из подленького мещанина, с до конца прописанным жизненным укладом, в человека думающего. По-моему, самая сильная сцена в спектакле - это сцена когда они с женой смотрят гон волков, Гуров все воспрошает - а в чем же смысл?, а жена отвечает - Тебе роль фата не идет... И получился этот спектакль совсем не про любовь, вернее это тут не главное, любовь здесь прежде всего движущая сила преображения человека и я вполне допускаю, что и Анны Сергеевны могло бы не быть в пьесе как персонажа, поскольку те метаморфозы, которые происходят с Гуровым в спектакле они самодостаточны, без присутствия других. Хотя Неведомский в роли Смирнова был очень хорош, с этой своей рогатой кошкой - просто блеск.