прекрасный спектакль, но решительно не для детей. детей в возрасте 14-15 было изрядно, но, боюсь, они мало что поняли, а если и поняли, то совершенно не то, что должны были бы.. для них проиходящее было чем-то типа камеди клаб, в котором прикольно поглумились над Гоголем, Пушкиным, Булгаковым, ещё и Тургенева пристегнули.. рядом со мной сидел подросток, которому так сильно вначале спектакля растеребили смеховую железу, что он уже так до конца и не смог остановиться: взрыгивал, всхохатывал и всхихикивал на каждое слово и действие, произведенные артистами. меж тем с определенного момента спектакля стоило бы не смеяться, а плакать.. или хотя бы задуматься. в данном случае определенно есть над чем...

Второй том «энциклопедии русской жизни» от Дмитрия Крымова. Спектакль про Гоголя, Пушкина, русскую душу и многое другое. Захватывающе интересно следить за мыслью режиссера. И потрясающий Сергей Мелконян в роли Пушкина!

Было весело, но смысл ускользнул, к сожалению, если он там был. Чего-то не хватало в самой постановке, цельности, стержня что-ли. Акцентов не хватало, динамики и тд. Все это как-бы пытались затушевать комедийным пафосом и интересными ходами, так же разрозненными. Но, что хотел сказать режиссер, я так и не понял.

Был на спектакле 23.06.2019. Рекомендую к просмотру. Любопытный спектакль, в котором обыгрываются разные гипотезы предположения о том, что сюжет "Мёртвых душ" был подарен Гоголю самим Пушкиным. Это происходит несколько по-детски и довольно забавно смотрится. Несмотря на то, что спектакль заявлен как детский, думаю, для взрослых он тоже может быть весьма интересен. Для меня, например, была новостью и сама история подарка Пушкина Гоголю, и история с исчезнувшей головой Гоголя и надгробием Булгакова. Процентов на 90 аудитория спектакля состояла из взрослых и, надо сказать, что многие из них хохотали больше, чем дети. Итак, повторюсь, спектакль хороший, но на мой вкус не выдающийся. По-моему, здесь у Дмитрия Крымова не получилось создать НЕЧТО, как это ему очень часто удается((. Как известно, художники, работая над замыслом большой, важной картины, рисуют эскизы этой картины или отдельных её частей. Я бы назвал этот спектакль эскизом другого спектакля Крымова "Своими словами. Пушкин. Евгений Онегин." Хотя реально "...Гоголь..." сделан позже. Мало того, по ходу спектакля актерами делаются прямые ссылки на "...Онегина". "...Онегин" более информативный, яркий, живой спектакль. А "...Гоголь..." во многом сделан просто под копирку. Видимо, для остроты восприятия, лучше сначала смотреть "...Гоголя...", а потом "...Онегина...". На спектакле свободная рассадка. Зрители располагаются также, как и на "...Онегине", в той части зала, где на других спектаклях находится сцена. PS1 На спектакле присутствовал актёр Гоголь-центра Михаил Тройник, великолепно играющий роль Ноздрева в спектакле Гоголь-центра "Мертвые души". Он сидел в первом ряду, на несколько неудобном для взрослого стуле с короткими ножками. Несколько раз я поворачивается в его сторону и наблюдал за его реакцией. Мне показалось, что он даже ни разу не улыбнулся. Не понравилось или это маска для пребывания на людях? Трудно сказать. PS2 Как-то одинаково у меня сложились два последних посещения театра а ШДИ. Сначала я посмотрел спектакль "Антропоценфония...", который можно назвать несколько упрощённой копией спектакля "Звуковые ландшафты", а теперь увидел "...Гоголя...", который можно назвать упрощённой копией спектакля "...Онегин".

как всегда у Крымова, неожиданный подход к классике, нестандартное представления отношений Гоголя и Пушкина. Отличное представление, после которого так и тянет перечитать Гоголя, которого когда-то "проходили" в школе.

Мертвые души Гоголя дались Дмитрию Крымову куда тяжелее нежели Евгений Онегин Пушкина, и спектакль получился довольно мрачным. Главный герой второй части проекта не Гоголь. а снова Пушкин, с его крови и начинается спектакль и его маленький гробик лежит на столе добрую половину спектакля. Деревья Тверского бульвара Анны Костриковой прекрасны. Железные кроватки детей Пушкина тоже, ворона софт замечательна. Если и вести на этот спектакль детей, то лучше старшего возраста и достаточно подготовленных, ну а самим настраиваться на печально саркастический лад и ждать третьей части детского проекта Крымова Острова Сахалин Чехова

Действительно ли автор с каждым спектаклем становится всё жёстче и горше - или это только отпечаток, тень зрительского собственного состояния? Ведь на этот раз вроде уже прямым текстом со сцены говорится: да потому что нет же ничего больше, жрут и торгуют мертвецами, вот вам и суть подарка. И возня с окунутым в кровавое желе трупиком на ниточках, клоунада с черепами, и кончающийся хлопком, пшиком слабоуправляемый "полёт нормальный" волшебной брички, - всё одно к одному иносказательная подготовка к той бездне (как данности? как поступку?), куда (для виду - правда, в дым воскресной службы), являя очередную вершину экологичности постановки (где всё и появляется перед нами буквально экс нихиль), ухнут не только выдвинутые было на фоторазвёртку, а теперь низведены до обезличенных декупажей, герои премьерного дня, но, увы, и вы, и я. Но что замечательно - что это никогда не горький, злобный стёб. Наоборот, параллельным образом вопрос, какой ни затасканный, лишних людей, что, право, по сей день являет в русской литературе что синьифье, что синьифьян, этой стены, в которую упрётся всякий, и утраты, центральной, как ни крути, для русской общественности позапрошлого (и только ли?) века - трактуется с пронзительным и точным лиризмом мультипликационной нетленки. Что делать дальше тощему мышонку, если крепенького мышонка больше не стало? Вот это горе так горе! Об этом с подкупающей самоиронией аж сводит челюсти клону режиссёра в доме на Мойке. А цепляющийся в мышонке-пушкине за преувеличенно субстантивного, безотказного обладателя неисчерпаемого ресурса таланта и (смешиваемой с ним) доброты, чем писклявее и ничтожнее хилый мышонок-гоголь, тем привлекательнее адресацией к некому праприродному желанию и комплексу, не исчерпаемому ярлыком патернализма. Пушкин - сила, понимаете? (как сказала, и была такова, девчушка в массовке не лучшего гранинского романа ещё о Евтушенко) Не компрометируя автора подозрением в нескромности проецировать себя на фигуру старшего поэта, обстепливающего мишками на севере фирменную накидку убаюканного малыша, признаем - этого же мы ждём, требуем не только от "нашего солнца", но и от спектакля, и, как вседа от первого, и от второго (скрестив пальцы, чтобы Чехова пересказывать приехал таки хотя б другой пушкиновед) получаем. Тут, во всякой, казалось бы, ерунде, тащимой на сцену, вплоть до электросвечек, воспроизводящих более не существующее ласковое, укромное, что было давно в церкви, - карта чакр нашего самоформулирования, ненароком так здорово прощупанная, что, позвольте, но в жалком, липком, смехотворном классике - побольше национального чувства и просто достоинства, чем нагнетёт иной басистый хорал.