Интересный Мольер получился у Козлова, актуальный.

Тартюф в Мастерской стал для меня как чашка горячего шоколада. Я пью его крайне редко, зато долго помню вкус, послевкусие и всё событие в целом. Очень густая, насыщенная, тёмная и одновременно сладкая визуализация Мольера. Ни разу не провисающее действие. Откровенные наряды, как раскрытие образа. Взгляд в зеркало, как поиск себя за маской, архетипом, который заставляет играть нас жизнь - Жена, Сын, Друг, Дочь. Карусель - это и цирк, и круговерть дней, и ревернас Феллини. Лицо Джин Сиберг на экранах, её жизнь и смерть были вызовом всему лицемерию мира. Актёры, которых я видела во многих других ролях, вдруг окончательно повзрослевшие, заматеревшие, уверенно создающие жизненные, знакомые образы внутри трудного поэтического пространства. Спектакль без единого следа студенческой постановки. Мы читали много противоречащих друг другу отзывов, и нервничали в ожидании. А оказалось и горько, и сладко, и терпко, и горячо, и актуально. Мне понравились абсолютно все, кто был в тот вечер на сцене - блистательный самодур Оргон - Сергей Бызгу, мудрая и уверенная Дорина - Алёна Артмова, вспыльчивый, чистый, наивный, как и должно быть свойственно юности, Дамис - Николай Куглянт, бессильный интеллигент Клеант- Владимир Капров, "черти в омуте" Мариана - Марина Даминева, гомерический смешная госпожа Пернель - Ксения Морозова, жалкий и злой Тартюф (противоположность князю Мышкину) - Максим Студеновский. Я задумалась, если бы я ко всем на сцене не относилась с такой теплотой, не любила бы этот театр так сильно, понравилось бы мне? Je ne suis qu'une femme, la cérébralité ne me sied pas. Любить так любить. Я с удовольствием пойду на "Тартюфа" ещё раз.

Спектакль крупной формы, в котором совсем всё по-взрослому, и уже не чувствуется студенческого духа, присущего некоторым постановкам этого театра. Свет, костюмы, дорогие декорации, примененная проекция фильмов 60-х годов - игра в кабаре. Сосуществование на сцене актёров в двух ипостасях: в качестве артистов-исполнителей и в образе персонажей пьесы,- отличный ход для современного прочтения Мольера. Запоминаемо играют и держат на себе весь спектакль Сергей Брызгу и Максим Студеновский! Последний, явил на сцене эффектный образ циничного Тартюфа - брутального, с наклонностями садомазохизма. Чёрный костюм, татуировки, словно металлист - музыкант.К сожалению, не все ходы режиссёра удалось разгадать, да и звучащая "Марсельеза" в финале - так покоробила слух (помня наш перевод песни), что потом с друзьями спорили, как кто это понял :) Да и само решение финала - повод пересмотреть спектакль ещё раз!

Театр как искусство манипуляции и убеждения Феномен этого спектакля в том, что он совмещает в себе две театральные концепции – классическую и современную модернистскую, но никоим образом не пост- и не постпост-. Начало классическое, даже классицистское, артисты играют «Tartuffe», играют на французском (в программке указан репетитор по французскому языку, русские субтитры транслируются), потом переходят на русский, при этом французская лёгкость, изящество и чёткость произношения текста, богатство интонаций сохраняются, и спектакль выглядит как французский классический вербальный театр. Декорация, представляющая собой поворотный круг с размещёнными на нём актёрскими гримировальными столиками, подчёркивает игру русских артистов во французский театр. В блестяще интонированных потоках текста вдруг обнаруживаешь, что почти все диалоги в этой пьесе – это бесплодные попытки родственников-домочадцев убедить Оргона и успешное манипулирование Оргоном со стороны Тартюфа. И Тартюф, и его противники прибегают к театральным приёмам, и этот театре_в_театре являет модернистскую сторону спектакля. «Театр» Тартюфа зрелищней, он музицирует, принимает эффектные позы, держит глубокомысленные паузы, и потому он результативней, а «театр» домочадцев традиционен, его «актёры» лишь подгримировываются, причёски/парики и платья перед своими столикам меняют, а вообще это - театр слова, а просто слова – малоубедительны. Успех к антитартюфному «театру» приходит, когда его участники придумывают режиссёрскую экспликацию к ключевой сцене пьесы – «Оргон подслушивает под столом», и разыгрывают её. Что происходит во время этой сцены с Оргоном можно видеть на его искажённом болью и страданием лице, и на трёх экранах на сцене, там идёт финал «На последнем дыхании» Годара – преданный своей любимой, смертельно раненый Мишель Пуакар бежит и бежит, бежит и … падает замертво. Оргон, преданный своим любимцем, тоже ранен, смертельно. Когда вся эта коллизия волею всевидящего государя разрешится, и будет объявлено о наказании виновного и о награждении невиновных и пострадавших, смертельно раненый Оргон падает, он лежит на сцене в позе мёртвого Пуакара, поджав под себя одну ногу. Он убит, убит смертельным искусством манипуляции. Он потом, конечно, поднимется, ведь это всего лишь театр, но театр убедительный.

Театр как искусство манипуляции и убеждения