Два с половиной часа (из пяти возможных) венгерского прочтения Достоевского на сцене Александринского театра показались мне адом. Преступление Родиона Раскольникова осталось в моем случае безнаказанным. Досмотреть я это не смогла, хоть и старалась изо всех сил, но после первого акта мои ноги самопроизвольно направились к выходу. Сцена перегружена странными декорациями и тюремными персонажами. Плохой звук (монологи Раскольникова едва различимы), все время полутусклая сцена, что напрягает и без того «концентрированное» внимание. Понравилась музыка, она давала мне нужную тревожность, слегка странный покой и необходимый простор воображению. Актерская игра тоже на высоком уровне. Я считаю, что труппа в Александринском одна из сильнейших театральных трупп города, и им под силу вытянуть даже слабенькую постановку на удобоваримый уровень. Шокировал момент, когда перед долгожданным антрактом зарубленная топором сестра старухи – процентщицы Лиза родила верхнюю часть покойной Алены Ивановны. Это зачем?! Что хотел сказать зрителю режиссер Виднянский?! Достоевский (все-таки) в своем романе стремился, на мой взгляд, постичь какую-то философию жизни, а не издать «Кошмар на улице Вязов». Я не видела хорошо поставленного Достоевского – того, который бы понравился мне. В основном, все просто его читают! В полном объеме и без какой-либо режиссуры! Достоевский «БЕСится» в «МДТ» 8 часов, 5-часовое последнее слово, адресованное читателю, через «Братьев Карамазовых» в «Мастерской» и теперь еще и рубит головы Родион Романович в Александринке долгих 5 часов. Слишком все затянуто и очень тяжело. Я не рекомендовала бы к просмотру этот спектакль

Guilty! Марафон спектаклей по романам Достоевского для меня продолжается. Пусть Федор Михайлович пьес и не писал, сегодня едва ли не каждый театр Петербурга имеет в своем репертуаре постановки по его произведениям. Только вот как уместить в рамки одного спектакля весь этот кладезь мыслей и идей? Так и появляются постановки длиной в четыре, пять, девять часов. «Преступление и наказание» Александринского театра не самый продолжительный спектакль, но, определенно, один из самых масштабных. Правда, на мой взгляд, масштабы тут определяются скорее не грандиозностью замысла режиссера, а обилием музыки и числом актеров и стажеров, одновременно присутствующих на сцене. Постановки такого размаха в Александринском театре смотрятся уместно. Четыре яруса балконов, бельэтаж, императорская ложа. Огромный прямоугольник сцены уходит далеко в глубь и кажется безграничным.. Да, здесь есть, где развернуться, в том числе художнику-постановщику. А ведь работа художника в спектаклях по Достоевскому играет очень важную роль. Его задача – не только воссоздать атмосферу, но и помочь нам правильно воспринять внутренний мир героев, проще говоря, настроиться на нужную волну. Как например, это удалось Эдуарду Кочергину в Бесах МДТ. Мир, созданный Марией и Алексеем Трегубовыми, по форме отличается от описанного в романе. Мы с вами помним, что «Преступление и наказание» – это книга про Петербург, мрачный, грязный, с тесными коморками и темными, облитыми помоями лестницами. И все время какие-то резкие запахи чудятся, когда книгу читаешь. Страшная жара и духота, кроваво-красное солнце, пыль стали неотъемлемой частью пейзажей «Преступления и наказания». Однако, спектакль исполнен в черно-белых тонах, лишь изредка мелькнет красное пятно – шапка Порфирия Петровича, расколотый арбуз или пятна крови на стенах дома старухи-процентщицы. И от этих стерильно-белых декораций-трансформеров, чем-то напоминающих мебель из IKEA, веет холодом, словно стоишь на Дворцовом мосту под пронизывающими порывами ветра. Но, кажется, этот небольшой диссонанс совсем не мешает, а, напротив, оттеняет страсти, кипящие на сцене. А еще этот могильный холод – то, что творится в душе Раскольникова. Муки совести, леденящий душу страх. Гигантский топор расколол его мир на осколки, они рассыпались, и склеить их невозможно, как невозможно склеить белую фарфоровую чашку. Впечатления от спектакля остались противоречивые. С одной стороны, венгерский режиссер Аттила Виднянский с романом Достоевского обошелся более чем бережно, с другой – пять с половиной часов дались мне нелегко. И дело тут не в продолжительности – за неделю до этого девятичасовые Бесы в МДТ пролетели, как миг. На мой взгляд, у ПиН нет оси. Вполне логично, что этой осью должен был бы стать Раскольников, но здесь он, увы, по большей части наблюдатель. Стоит себе тихо в сторонке и смотрит. Так смотрел князь Мышкин в Мариинском театре. Но это же Раскольников! Три героя, вокруг которых, на мой взгляд, концентрируется все действие – Соня, Свидригайлов и Порфирий Петрович. Причем, если от Лысенкова и Коваленко я иного и не ждала (эти мужчины в силу своей немалой харизмы обладают шикарной способностью взаимодействия с залом), то Анна Блинова меня действительно удивила. Один из самых сильных моментов – монолог Сони о Воскрешении Лазаря. На гигантской сцене среди белых обломков инфернального города стоит, неуверенно переступая босыми ногами, маленькая худенькая девушка в простом черном платье. “Был же болен некто Лазарь, из Вифиани…” И с каждым словом ее голос крепнет, появляется блеск в глазах, уверенность в облике. Зрители замирают, даже те, кто начал поглядывать на часы в явном ожидании антракта и буфета. Потрясающий финал первой части спектакля. В антракте наступает очередь Виталия Коваленко. Да-да, именно в антракте. Способность актера ломать четвертую стену здесь использована на сто процентов. Еще не прозвенел третий звонок, как со сцены начинают доноситься крики и появляется Порфирий Петрович с топором на перевес. Он уверенно спускается в зал, внося смуту в ряды возвращающихся из буфета зрителей. - Вы уже покушали? Долгий же вечер нам предстоит! - Топор подержать не хотите? А что так? В ярко-красной хипстерской шапке, переходя от серьезного к смешному, периодически срываясь на какой-то бабий смех и визг, Коваленко в этом спектакле создает довольно неоднозначный образ следователя. Тем не менее, его Порфирий словно сходит со страниц романа и вполне соответствует тому безумию, которое периодически происходит на сцене. Еще один персонаж, о котором не могу не упомянуть – это Свидригайлов. Дмитрий Лысенков создает пластичный, яркий образ, этакий змей-искуситель. Но он не вызывает отвращения, как, например, Лужин. Напротив, в какой-то момент его, страшно сказать, становится жаль. Спасибо создателям спектакля за то, что оставили в повествовании историю героя, озвучили причины, по которым он скатился к такой жизни. Маска гротеска, за которой спряталось раздавленное мужское достоинство, упадет лишь раз. - Вот ключ, берите, уходите скорей! Уходите! В этой сцене прощания с Дуней Дмитрий Лысенков играет невероятно, за секунды отражая на лице целую гамму чувств, в том числе даже раскаяние. Но раскаялся ли Раскольников? Финал спектакля запараллелен. Раскольников и Свидригайлов медленно и верно приходят каждый к своему финишу. Приходят вместе, связанные незримой нитью на протяжении всей постановки. И в этот момент вспоминается монолог Сонечки о воскрешении Лазаря. Казалось бы, точно так же должен воскреснуть и главный герой. И вот вслед за звуком выстрела, оборвавшего жизнь Свидригайлова, доносится крик Раскольникова – Я убил! Но в искренность его раскаяния я все равно не верю. Не зря же гвоздь, вбитый героем в Библию в начале спектакля, выдирает гвоздодером не он сам, а Порфирий Петрович.

Целых пять часов неослабевающего внимания к тому, что происходило на сцене, причем последние два с половиной часа действия пробежали еще быстрее, чем первые. После сильнейшей эмоциональной встряски в сцене избиения лошади (хорошо, что это был всего лишь сон Раскольникова) действие захватило полностью и не отпускало до конца, увлекая исповедями- монологами, диалогами-дуэлями, острым сюжетом, временами эмоциональной пронзительностью, меняющимися настроениями. Темы романа Достоевского раскрыты достаточно полно с некоторыми поправками на современный опыт: конфликт страдающей и сострадающей человеческой природы с внедряющимися в сознание идеями, вызывающими ментальный хаос, приводящими на грань умопомешательства, общественные отношения, обрекающие на нищету, социальные утопии и губительные человеческие слабости, спасение верой и любовью. На все вопросы как будто бы даны правильные ответы. Но в этом то и заключается опасность разочарования после окончания спектакля. Спасает от этой опасности Дмитрий Лысенков, играющий Свидригайлова, актер, обладающий особой магнетической выразительностью, притягивающий к себе внимание зрителей. Артистический талант смещает смысловые акценты. Сцена объяснения Свидригайлова с Дуняшей оказывается самой романтической в спектакле, напоминает голливудские любовные страсти. И кажется, что и здесь вот-вот случится хэппи-энд вопреки Достоевскому. Но христианская мораль неумолима - чувственная любовь и сладострастная природа неминуемо приведут к гибели. Тем не менее, здесь сохраняется тайна чувства, вопросы, на которых нет точного ответа: что же владело Свидригайловым - сильнейшая страсть или всего лишь желание новых ощущений, шантаж ради соблазна. Конец спектакля раздваивается, самоубийство Свидригайлова совершается одновременно с публичным покаянием Раскольникова. Видеть одновременно и то и другое невозможно из-за физических особенностей зрения. Внимание сосредотачивается не на том, что этически правильнее, а на том, что экспрессивнее, то есть на игре Лысенкова. Самодостаточность искусства, как будто зачарованного самим собою, возвращает бытию пленительную тайну, не подлежащую рациональному или религиозному истолкованию. Спектакль убеждает, что мир потихоньку стал атеистом, потому что святость и человечность не одно и тоже.

Десятый международный театральный фестиваль "Александринский" был открыт спектаклем Аттилы Видянского (Венгрия) "Преступление и наказание" по роману Ф.М. Достоевского. Одной из целей режиссера (Аттилы Видянского) было не упустить ни одну сюжетную линию, что есть в романе Федора Михайловича, показав, как и основную сюжетную завязку, так и второстепенные. Режиссер сделал выбор в пользу всего произведения, решив показать его целиком, а не выбирая какую-то его отдельную часть или конфликт. Перед началом спектакля, зритель видит разрезанные куски белой бумаги различных угловатых форм, разбросанные по всей сцене перед занавесом. От этого сразу появляется мысль об остроте будущего конфликта и порванности судеб людей в произведении. Продолжение рецензии: http://irenkristo.livejournal.com/3410.html