В «Окестре» по Жану Аную девушки-музыканты и один пианист сидят на больничных стульчиках, одетые нарочито нарядно, слегка по-парижски, но старомодно и невыиграшно, синхронно танцуют под кан-кан сидя. Их движения просты, но пафосны и значительны, со всей возможной страстью, и в этих движениях, изображающих игру на инструментах, (трагичнее с каждым разом), вся их обреченность, все их желания выйти замуж или хотя бы кому-то отдаться. Кисть, будто держащая скрипку. Поворот головы, будто зажатие скрипки. Вторая кисть, будто держащая смычок. Сейчас начнется! И тут… Хлопок по коленкам. Левая нога в сторону. Рука с криком между ног. Еще. Кистью отрезают голову. Еще. Привстали. Бедра. Рука вперед. Поклон. И пусть это будет вышибала, пусть пьяный русский, пусть муж, который говорит садиться куда угодно, только «мозги не еби», пусть пианист из оркестра с парализованной женой, от которой можно спрятаться только на час в гостинице на окраине города. Каждой девушке хочется музыки и любви. Настоящая музыка для настоящих людей, а не для страдающих запорами (по пьесе) или для даунов и летчиков с оторванными конечностями (по Эренбургу) и настоящая любовь с готовностью умереть друг за друга здесь невозможны, но у каждой что-то подобное было, правда, сейчас от этого осталась лишь возможность рассказать об этом. Пьеса вкрыта, вспорота, и все ее внутренности наружу и вперемежку, нам. Персонажи, появлявшиеся в пьесе мимолетом из уст героинь здесь из плоти и крови, есть с ног до головы выдуманные режиссером герои, слова Ануя дополнены, и в той же тональности. Тут каждый готов пойти в сортир и застрелиться (он тут, рядом, на сцене, справа от оркестра). Тут каждый считает себя великим, а всех остальных хочет, и их же явно тайно ненавидит. В пьесе они играют на скрипках, контрабасе, виолончеле, альте, флейте и пианино. Тут - на нервах. Мучают себя и всех, вытворяя это гомерически смешно. У одной темные очки, потому что она косая, у другой, потому что он ее бьет, и одна другую целует взасос, а Пианист при удобном случае будто бы случайно трогает Директрису Оркестра. Придуманный Маню, «счастливый безумец» еле ходящий, с трясущимися руками признется в любви к придуманной так же Санитарке словами из «Песни песней», а она от этого ревет, как же так, ее только и любит, что безнадежный пациент. Мсье Лебонс, директор заведения грустно констатирует своему Морису (придуман) в шелковом черном халате: «Тебя не было до пяти утра». Косая Патриcия у Ануя трогательно рассказывает про заботу о матери с лишением ее сладкого, Эренбург выводит на сцену саму мать, мечущуюся в уборной: «Сука косая! Не запирай меня в сортире!». Все укрупнено, и все на грани гротеска, и происходит действие во французской деревушке, или в Питере с девушками, мнящими себя француженками, или во всем мире, je ne sais pas.

Лев Эренбург смотрит на жизнь, или по крайней мере сцену с точки зрения пессимиста, вылавливая из этой самой жизни все самое грустное, грубое и больное. В "Оркестре" речь идет о людях в безвыходном положении. Они во многом не сами виноваты в сложившейся ситуации, а жизнь, рок, судьба и проч. Режиссер показывает молодого человека с физическими и умственными дефектами, мужчину, любящего парализованную жену, косую старую деву, вдову с неприятной судьбой, двух очаровательных геев и прочих лиц. И показывает так, что хочется или расплакаться или убиться. В конце спектакля надежда на нечто светлое совсем пропадает, остается шок и грусть. К таким постановкам можно относиться по-разному: любить, ненавидеть, но мощнейшие ощущения и эмоции будут. Какие, выбрать самому.